Неточные совпадения
—
В чужой
монастырь со своим уставом не ходят, — заметил он. — Всех здесь
в скиту двадцать пять святых спасаются, друг на друга смотрят и капусту едят. И ни одной-то женщины
в эти врата не
войдет, вот что особенно замечательно. И это ведь действительно так. Только как же я слышал, что старец дам принимает? — обратился он вдруг к монашку.
Монастырь он обошел кругом и через сосновую рощу прошел прямо
в скит. Там ему отворили, хотя
в этот час уже никого не впускали. Сердце у него дрожало, когда он
вошел в келью старца: «Зачем, зачем он выходил, зачем тот послал его „
в мир“? Здесь тишина, здесь святыня, а там — смущенье, там мрак,
в котором сразу потеряешься и заблудишься…»
Но старшие и опытнейшие из братии стояли на своем, рассуждая, что «кто искренно
вошел в эти стены, чтобы спастись, для тех все эти послушания и подвиги окажутся несомненно спасительными и принесут им великую пользу; кто же, напротив, тяготится и ропщет, тот все равно как бы и не инок и напрасно только пришел
в монастырь, такому место
в миру.
План его состоял
в том, чтобы захватить брата Дмитрия нечаянно, а именно: перелезть, как вчера, через тот плетень,
войти в сад и засесть
в ту беседку «Если же его там нет, — думал Алеша, — то, не сказавшись ни Фоме, ни хозяйкам, притаиться и ждать
в беседке хотя бы до вечера. Если он по-прежнему караулит приход Грушеньки, то очень может быть, что и придет
в беседку…» Алеша, впрочем, не рассуждал слишком много о подробностях плана, но он решил его исполнить, хотя бы пришлось и
в монастырь не попасть сегодня…
Среди этого чтения кто-то подъехал к крыльцу. Пушкин взглянул
в окно, как будто смутился и торопливо раскрыл лежавшую на столе Четью-Минею. Заметив его смущение и не подозревая причины, я спросил его: что это значит? Не успел он ответить, как
вошел в комнату низенький, рыжеватый монах и рекомендовался мне настоятелем соседнего
монастыря.
— Я не знаю, Неведомов, — начал он, — хорошо ли вы делаете, что поступаете
в монастырь. Вы человек слишком умный, слишком честный, слишком образованный! Вы,
войдя в эту среду, задохнетесь! Ни один из ваших интересов не встретит там ни сочувствия, ни понимания.
Но Неведомов шел молча, видимо, занятый своими собственными мыслями. Взобравшись на гору, он
вошел в ворота
монастыря и, обратившись к шедшему за ним Вихрову, проговорил...
Монах кивнул ему
в знак согласия головою и быстрыми шагами пошел к
монастырю, — и когда путники наши
вошли в монастырскую ограду, он уже ожидал их на каменном крыльце храма.
Монастырь, куда они шли, был старинный и небогатый. Со всех сторон его окружала высокая, толстая каменная стена, с следами бойниц и с четырьмя башнями по углам. Огромные железные ворота, с изображением из жести двух архангелов, были почти всегда заперты и
входили в небольшую калиточку. Два храма, один с колокольней, а другой только церковь, стоявшие посредине монастырской площадки, были тоже старинной архитектуры. К стене примыкали небольшие и довольно ветхие кельи для братии и другие прислуги.
Солнце уже поднялось довольно высоко и ярко золотило куполы церквей, когда мы подъехали к
монастырю.
В тени еще держался мороз, но по всей дороге текли быстрые мутные ручьи, и лошадь шлепала по оттаявшей грязи.
Войдя в монастырскую ограду, у первого лица, которое я увидал, я спросил, как бы мне найти духовника.
— Ну, я так и предчувствовала, что они опять
монастырь предложат! Эка невидаль мне ваш
монастырь! Да и зачем я
в него пойду, с чем теперь
войду? Теперь уж одна-одинешенька! Поздно мне третью жизнь начинать.
Служитель молодого боярина, седой как лунь старик, не спускал также глаз с рассказчика, который, обойдя кругом
монастыря,
вошел наконец
в ограду и стал рассматривать надгробные камни.
Затем, когда у настоящего злотаря риза будет готова, ее привезут к нам за реку, а Яков Яковлевич поедет опять
в монастырь и скажет, что хочет архиерейское праздничное служение видеть, и
войдет в алтарь, и станет
в шинели
в темном алтаре у жертвенника, где наша икона на окне бережется, и скрадет ее под полу, и, отдав человеку шинель, якобы от жары, велит ее вынесть.
Заезжая почти каждый день
в монастырь, она надоедала Оле, жаловалась ей на свои невыносимые страдания, плакала и при этом чувствовала, что
в келью вместе с нею
входило что-то нечистое, жалкое, поношенное, а Оля машинально, тоном заученного урока говорила ей, что всё это ничего, всё пройдет и бог простит.
Войдя в траурную залу, он остановился и потребовал пить. Подкрепившись питьем, подошел к гробу, но здесь упал
в обморок. Когда он был вынесен и приведен
в чувство, то подняли тело и поставили
в открытой карете. За гробом тянулся длинный ряд карет, и, так как покойница была жена генерала, то гроб провожала гвардия. Поезд отправился
в Невский
монастырь.
Через какие-нибудь полчаса Варвара Ивановна
входила в настоятельскую келью игуменьи Никитского
монастыря матери Валентины. Та рассказала ей то же, что ее посланная, провела
в комнату, где лежала больная, и, отворив дверь, впустила графиню одну.
— Я
вхожу сюда, — сказал Павел Петрович окружавшим его лицам, — не так, как
входил со мною
в Брюнне император Иосиф
в монастырь этих почтенных господ. Первое слово императора было; «Эту комнату взять для больных, эту — для госпитальной провизии». Потом он приказал привести к нему настоятеля
монастыря, и когда тот явился, обратился к нему с вопросом: «Когда же вы удалитесь отсюда?» Я же, — заключил государь, — поступаю совершенно иначе, хотя я еретик, а Иосиф был римско-католический император.
Я не мог быть выпущен из
монастыря тем путем, которым
в него
вошел; у всех башен стояла уже крепкая стража.
Двенадцать лет просидела «Салтычиха»
в подземельи, а затем была переведена
в «застенок», пристроенный нарочно к горней стене храма Ивановского
монастыря.
В застенке было «окошечко» на улицу и внутренняя дверь, куда
входил солдат-тюремщик, от которого, по сказанию старожилов, Салтыкова родила ребенка, вскоре умершего.
Тело покойного оставалось еще на несколько дней
в монастыре, а затем было перевезено
в Херсон и 23 ноября положено
в крепостной соборной церкви во имя святой Екатерины,
в особом склепе, куда все желающие могли
входить и служить панихиды.
Я
вошел в большой двор запущенного католического
монастыря, огражденный высокой каменной стеной и увидел несколько десятков лошадей, взнузданных и оседланных, готовых
в поход.